Таксист едет быстро, говорит медленно. Слова растягивает на восточный манер. 

- Это подруга моя, она все знает. Даже за границей.

Он восторженно подымает брови, и подмигивает в сторону мобильного с включённой в нем GPS. Глаза блестят по мальчишески. В этот момент мы нашли друг друга. Я рассказчика, он слушателя.

- Я ведь не давно, в такси. Как на пенсию пошёл. До этого на большегрузе работал...

Есть люди обладающие даром сказителя. За каждым словом вырастает картинка. 

Вот мы уже и не в такси вовсе а в огромной фуре. И ехать нам долго предолго. 

- Смена, то, часов восемь.

А за рулем старший из трёх братьев, поднявшийся в Израиль из Самарканда.  Один тут из всей троицы и прижился. Средний в Москве, большой человек был, АТС строил. Младший бухгалтер, так в Самарканде и живёт. А он вот тут, меня везёт. За жизнь рассказывает. Как родил и воспитал троих детей. И что пятый внук вот вот должен появится. 

- Э Самарканд, это не только красиво. Ты что такое диктатура знаешь?

Что я могу сказать, историю учила, да и прадеда моего при Сталине расстреляли.

Но мой собеседник рассказывает мне, как на его родине арестовывают за не уважение к президенту. Выражается оно в том, что деньги с портретом главы государства можно носить только у груди . А за ношение возле причинных мест - тюрьма.

И в его истории , одному незадачливому другу заломами руки прямо возле обменного пункта валюты.

- Вот она какая диктатура, понимаешь? Если бы не израильский паспорт , сидеть бы ему в тюрьме.

- Понимаю , у меня прадеда расстреляли как врага народа.

- А у меня отец в тридцать седьмом попал в лагерь.

- И что погиб?

- Какой погиб, э если бы он погиб , разве сидел бы я тут?

И я вижу как тонкий еврейский юноша попадает в столыпинский вагон.

Как его тело тает до состояния дистрофии. Их в бараке таких полно. И у него уже нет сил даже говорить.

- Там жилья не хватало, и было распоряжение барак освободить. Всех дистрофиков бросить в ров и взорвать.

Зима, по заледеневшему снегу ступает не молодая медсестра фельдшер. В своей жизни она знала и красавицу Польшу и блистательный Петербург. А теперь идёт по замёрзшей магаданской земле и тащит на себе в холодный ров, в последний путь человека. И тут он из последних сил заговорил с ней на польском. И в этот момент она оторопела. Мальчик не тяжелее мешка картошки земляк. Ее земляк и ещё пока жив. А она тут давно уже мертва, хоть и скрипит под её шагами заледеневший снег.

И эта минута страха, сомнений и жажды жизни, та самая минута в которой рождается точка не возврата. Она разворачивается и несёт его к себе. В маленькую комнатку, чтобы выходить, выпоить по чайной ложечке отварами, поставить на ноги. А потом упросить коменданта, отправить парня в другой лагерь.

- После лагерей папа добрался до Самарканда и в шахте познакомился с мамой.

Я сижу ошарашенная, от осознания важности, непростого выбора,для той медсестры. От того как её решение вплелось в историю большой семьи. И у меня сентиментально щиплет в носу.

- Спасибо , говорю я водителю

- Э не , это тебе спасибо , что поговорили, а то сейчас все уткнуться в телефоны и все...

Я выхожу из машины с чувством что стала богаче на одну историю со счастливым концом. И делюсь ей с вами, как могу , как умею.